Бунтари и герои

письма из кизеловского угольного бассейна // письмо первое

Известный пермский журналист, автор нескольких книг публицистики Иосиф Вихнин давно глубоко и серьёзно исследует важнейшие отрасли экономики Прикамья. Анализирует не только эффективность производства, хозяйственную деятельность, но и через людские судьбы показывает социальные последствия тех или иных политических и управленческих решений. Большой общественный резонанс и многочисленные читательские отклики вызвали опубликованные в "Звезде" "Письма о пермском лесе" (2009 год) и "Письма из пермской деревни" (2011 год). Уместно будет сказать, что прогнозы автора в письмах из деревни об угрозе продовольственной безопасности сейчас в связи с санкциями Запада и введением эмбарго полностью сбылись. Теперь начинаем публикацию "Писем из Кизеловского угольного бассейна".

Высокое и  низкое

Есть вещи, которые не  уживаются друг с  другом. Как  бы исключают одно другое. Скажем, высокий душевный порыв. Он  не  терпит рядом с  собой чёрную неблагодарность и  подлость.

Во  всяком случае так я  думал. А  тут, в  центре гремячинского посёлка Юбилейный, увидел, как соседствуют вещи, казалось  бы, несовместимые. Здесь на  пьедестале когда-то установили боевую машину  — самоходную артиллерийскую установку времён Великой Отечественной войны. Это памятник великому героизму уральских шахтёров, воевавших на  фронте.

А  рядом с  этим благородным памятником советской эпохи чернеют теперь пустыми оконными проемами многоквартирные жилые дома. Точнее, они недавно были жилыми. А  сейчас в  них гуляет ветер. И  это тоже вроде памятника. Памятника бездушию и  подлости, на  которые обрекли шахтёров в  наши дни.

История типичная для Кизеловского угольного бассейна: посёлок Юбилейный жил за  счёт местной шахты "Шумихинская".

Введённая в  эксплуатацию в  декабре 1968 года, это была самая современная в  регионе шахта. Здесь внедряли новейшую угледобычную технику. Отрабатывали скоростную проходку горных выработок. Тут действовали школы передового опыта. Именно на  "Шумихинской" была достигнута рекордная в  Кизеловском бассейне производительность труда  — сорок восемь тонн угля в  месяц на  одного рабочего. Словом, здесь тоже совершали подвиги  — трудовые.

Не  успев даже наполовину выработать разведанные здесь запасы угля, шахта была в  2000 году ликвидирована в  связи с  закрытием Кизеловского угольного бассейна. И  жизнь в  Юбилейном сразу пришла в  упадок. Ведь даже отопительная поселковая котельная напрямую зависела от  шахты и  работала на  местном угле. Во  многих домах начали промерзать квартиры. Десяткам семей пришлось покидать Юбилейный.

Вчерашние герои чувствовали себя изгоями.

Вот о  чём думалось в  центре посёлка, где впритык сошлись символы двух столь разных эпох.

Расположенная по  соседству двухэтажная кирпичная школа настроения не  улучшила. Возможно, это, каким-то образом отразилось на  моём лице. Потому что директор школы Нина Григорьевна Жигалова вдруг нахмурилась. Видимо, моё впечатление о  Юбилейном показалось ей  обидным. И  она сказала:

—  Школа у  нас хорошая.

Верно. Хорошая. Я  приехал сюда из  Губахи. Там в  школах на  каждом шагу бросаются в  глаза приметы стабильного финансирования и  достатка. А  в  школе Юбилейного нетрудно было заметить признаки бедности. Но  это бедность, я  бы сказал, благородная. Здесь опытные учителя. Дружный коллектив. Много примерных учеников. Директор тут  же начала называть имена и  фамилии ребят, окончивших школу с  золотой медалью. Все эти ребята после выпуска блестяще подтвердили хорошие знания, полученные в  школе. Есть среди них известные в  Прикамье и  даже в  Москве люди.

Я  слушал директора и  смотрел на  протянутую по  школьному коридору магистраль отопления. В  одном месте под трубу была аккуратно постелена чистая тряпка. Потому что из  прохудившейся магистрали просачивалась вода. Директор проследила мой взгляд и  сказала почти сердито:

—  Это залатаем. С  поселковой управляющей компанией вопрос уже уладили…

Она помолчала и  добавила упрямо:

—  Наш посёлок был раньше процветающим. Очень богатым. Вы  этого не  знаете…

Почему  же не  знаю? Ещё как знаю. Шахтёры любовно благоустраивали родной посёлок. Своим комфортом, ухоженностью и  достатком Юбилейный вызывал зависть иных горожан. Но  сейчас я  имею в  виду богатство особого рода  — людей.

Много раз профессия журналиста сводила меня с  великими людьми труда: знаменитыми хлеборобами, строителями, металлургами, лесниками, прославленными руководителями… В  своём деле они были героями. Но  и  среди героев шахтёры выделялись. У  шахтёров был свой ореол. Своё достоинство. Обострённое понимание общественной значимости своей профессии. Причём профессии, требующей немалого повседневного героизма.

В  разные годы я  спускался под землю. По-разному запомнились мне шахты. Иной раз угольный забой подавлял своей теснотой. Мне казалось, тут и  дышать-то трудно, а  люди спокойно занимались своим делом.

А  самое сильное впечатление оставил главный штрек одной из  шахт в  Гремячинске. Все главные штреки во  многом похожи. По  сравнению с  забоем тебя здесь не  покидает чувство простора. Гладко забетонированные стены. Рельсовый путь для вагонеток. Высокий потолок, укреплённый металлическими балками.

Мы  шли по  штреку, и  горный мастер рассказывал какую-то весёлую интересную историю, но  моё внимание отвлекали потолочные балки. Они были толще рельсов, но  некоторые выглядели так, словно это не  массивный и  прочный металл, а  мягкая проволока  — настолько изогнула их  и  перекрутила какая-то неведомая сила.

—  Что? Впечатляет? —  засмеялся горный мастер. —  Мы  же глубоко под землей. Очень большое давление приходится на  некоторые балки. Металл гнётся…

Да, металл гнулся от  напряжения. А  эти люди выдерживали. Весело смеялись, услышав удачную шутку. Сами охотно шутили. Спокойно и  сноровисто работали. Улучшали свои собственные трудовые рекорды и  учили работать других…

Эти сильные, любившие свою работу люди были главной ценностью, самым большим богатством региона.

Но  сменилась власть в  России, советская эпоха уходила в  прошлое, провозглашались совсем другие ценности, и  пермский губернатор Геннадий Игумнов на  своих еженедельных брифингах уже не  рассказывал журналистам о  доблести горняков.

В  советское время он  работал в  промышленном отделе Кизеловского городского комитета КПСС. Потом стал в  Кизеле председателем горис-полкома. В  ту  пору он  много говорил о  шахтёрской славе и  о  том, как важен для страны нелегкий труд горняков. Но  в  1995 году новое правительство России приняло решение о  так называемой реструктуризации угольной промышленности. Строго говоря, министрам и  решать тут было нечего: от  этого правительства ждали всего лишь исполнения предписаний МВФ  — Международного валютного фонда. Потому что приговор российской угольной промышленности вынесли за  границей.

Это факт известный. Ещё в  восьмидесятых годах появились планы крупномасштабного экспорта российского угля в  страны Западной Европы. А  там в  шахтёрских регионах и  без того назревали социальные волнения. И  Европе надо было выбирать: либо снижать добычу и  обострять свои проблемы, откладывая их  решение на  долгие годы, либо "подмазать" денежным кушем закрытие шахт в  России. Поэтому МВФ предложил приснопамятному президенту Ельцину 4,3  миллиарда долларов под реструктуризацию угольной отрасли. Российским реформаторам оставалось облечь волю МВФ в  какие-то удобоваримые аргументы. И  Геннадий Игумнов, выбранный в  1996 году пермским губернатором, стал рассказывать на  брифингах о  плохом качестве угля Кизеловского бассейна, о  его высокой себестоимости, о  нерентабельности добычи, заставляющей думать о  ликвидации шахт.

Ему не  пришлось самому сочинять эти, с  позволения сказать, доводы. Он  всего лишь с  присущим ему послушанием следовал установкам Ельцина, Гайдара и  Чубайса. За  десять лет планировалось закрыть в  России сто семьдесят одну шахту. Но  пермские начальники в  своём рвении опередили всех. Действовали решительно. В  присутствии представителей МВФ отключали на  очередной шахте электроэнергию, останавливали насосы, откачивавшие грунтовые воды, и  шахту заливало.

Надо думать, президент Ельцин и  министры Гайдара были довольны губернатором Игумновым: не  за  десять лет, а  всего за  каких-нибудь два года в  Прикамье ликвидировали одиннадцать шахт из  четырнадцати. Анатолий Чубайс такие результаты реструктуризации угольной промышленности назвал "поразительно успешными". Добиваясь полного "успеха", вскоре закрыли и  три остальные шахты Кизеловского бассейна…

По  отношению к  шахтерам это было громадной подлостью. С  точки зрения экономики это было громадной нелепостью.

Двести лет добывали в  регионе уголь, и  специалисты прекрасно знали, что по  качеству он  разнороден. Некоторые шахты построены здесь на  пластах со  значительной зольностью угля и  примесью серы. Но, допустим, для предприятий цветной металлургии именно кизеловский уголь с  примесью серы всегда был предпочтительнее. И, между прочим, весь военный российский флот на  Балтике ходил в  Первую мировую войну на  кизеловском угле. И  паровозы, пока они работали на  наших железных дорогах, тоже "питались" этим углём, и  железнодорожники его хвалили за  чистоту и  высокую температуру горения. Под местный уголь был запроектирован Губахинский коксохимический завод. А  нынче предприятию не  хватает угля, который приходится теперь возить из  далёкого Кузбасса, и  к  тому  же химики Губахи жалуются, что сибирский уголь гораздо хуже местного…

А  в  годы Отечественной войны кизеловские горняки, можно сказать, спасали страну. Кузбасса тогда ещё в  помине не  было, и  приходилось компенсировать временную потерю оккупированных немецкими войсками Донбасса и  Подмосковного угольного бассейна. Государственный Комитет Обороны принял в  декабре 1941 года специальное постановление об  ускоренном строительстве новых шахт в  Кизеловском бассейне. Всего за  годы войны здесь ввели в  эксплуатацию 26 новых шахт. Резко возросшая добыча угля позволила увеличить выпуск авиационных двигателей, артиллерийских орудий, танков и  другого оружия на  предприятиях Урала, который стал главной военно-промышленной базой страны. Об  этом подвиге шахтёров тоже призвана напоминать россиянам боевая машина, поставленная когда-то на  пьедестал в  посёлке Юбилейный.

Но, став губернатором, Геннадий Игумнов не  уставал повторять другое. И  уголь у  нас плохой, и  добыча его убыточна, и  с  этим, дескать, ничего не  поделаешь.

Этакая сказочка для дураков. Тем, кто верит подобным сказкам, я  бы посоветовал побывать в  соседнем районе.

Горечь от  канадского хлеба

В  старинном селе Слудка видел я  большой дом, в  котором располагалась когда-то контора лесосплавного участка. Только взойдёшь на  крыльцо, и  взгляд сразу упирается в  большие буквы знаменитой формулы советских времён: "Лес нужен стране, как хлеб, как уголь, как металл"…

А  ведь не  зря они поставлены рядом  — лес, зерно, уголь, металл. Всё это  — стратегическое сырьё, без которого не  могут обойтись люди, не  может обойтись экономика.

А  нынче этот лозунг смотрится в  Слудке безнадёжным архаизмом, пережитком времени. Давным-давно закрыто сплавное предприятие. Не  стало причалов для речных судов. Да  и  к  чему причалы, если сдали в  металлолом три десятка катеров и  буксиров здешней флотилии сплавщиков. И  не  стало цехов и  участков судоремонтной базы, где трудились десятки высококвалифицированных специалистов…

Как будто жизнь остановилась в  Слудке, когда не  стало лесосплава. А  какой может быть сплав, если поумирали один за  другим лесозаготовительные предприятия, входившие в  объединение "Пермлеспром"? Эти предприятия губернатор Игумнов тоже считал обречёнными. Ведь они, эти леспромхозы, были планово-убыточными. А  губернатор вслед за  Егором Гайдаром и  Анатолием Чубайсом стал считать убийственным само это сочетание советской эпохи: убытки, предусмотренные планом.

Насчёт плановых убытков лесопредприятий я  не  собираюсь спорить. Из  сорока шести леспромхозов "Пермлеспрома" больше тридцати были планово-убыточными  — это факт общеизвестный. Общеизвестна и  причина: лесозаготовки сами по  себе почти всегда нерентабельны. Очень уж  затратное это дело  — добывать в  глухой тайге древесину и  доставлять на  крупные перерабатывающие предприятия, построенные в  городах. Да  и  где было строить большие комбинаты, если не  в  городах с  их  энергетической насыщенностью, с  развитой дорожной и  транспортной сетью и  обилием трудовых ресурсов? Другое дело, что на  одной поставке сырья, будь то  лес или уголь, много не  заработаешь. Гораздо прибыльнее производить из  этого сырья продукцию глубокой переработки.

"Пермлеспром" представлял собой единую по  сути систему государственных предприятий, единый хозяйственный механизм. Это позволяло по  справедливости перераспределять часть прибыли, полученной за  счёт высокодоходных сплавных работ и  глубокой переработки  древесины. Лесозаготовителям таким способом не  только компенсировали плановые убытки, неизбежные при поставках дешёвого сырья, но  и  выделяли централизованные средства на  развитие производственной базы.

И  надо  же: идеологи рыночных реформ разорвали единый народно-хозяйственный механизм на  отдельные клочки. И  не  случайно при губернаторе Игумнове вначале стали умирать лесозаготовительные предприятия. А  потом и  деревоперерабатывающие комбинаты, оставшиеся без сырья. По  глубине переработки  древесины "Пермлеспром" был в  советское время в  числе лучших предприятий Советского Союза. В  те  годы на  предприятиях лесопромышленного комплекса перерабатывали всё, кроме шума падающего на  лесозаготовках дерева. А  сегодня, когда не  стало перерабатывающих комбинатов "Пермлеспрома", невостребованной оказалась значительная часть древесины лиственных пород. Мало кто перерабатывает сегодня осину, ивняк, тонкомерную берёзу. А  если всё  же будут теперь построены для этого предприятия, то  окажется, что сама доставка туда из  некоторых районов заведомо низкотоварной древесины будет дороже, чем сама эта древесина. Словом, денежной выгоды в  условиях рынка  — кот наплакал, а  проблем  — уйма.

И  получилось, как с  кизеловским углём: некоторые умники уже пытаются доказать, что особенности  древесины в  иных районах Прикамья делают лесозаготовки нерентабельными.

А  с  производством зерна разве не  так? За  время постсоветских реформ сбор зерновых в  Прикамье снизился катастрофически. И  объяснения всё те  же: производство зерна невыгодно. Поэтому в  Прикамье завозят его с  Кубани, из  далёкой Канады и  ещё бог знает откуда.

А  ведь по  международному стандарту продовольственной независимости на  каждого жителя Пермского края надо производить хотя  бы тонну зерна в  год. Поскольку зерно  — это не  только мука для кондитерских изделий и  хлеб на  нашем столе. Без зерна невозможно производство молока и  мяса. Без него не  могут обойтись и  птицефабрики. И  какая может быть продовольственная независимость, если зерна в  Прикамье производят уже в  десять раз меньше, чем требует международный стандарт. А  с  учётом норматива продовольственной безопасности ситуация и  того хуже. Ибо по  этому нормативу на  каждого жителя региона необходимо иметь ещё, как минимум, годовой запас зерна на  крайний случай. Но  где его сегодня взять, этот запас? Практически ничего в  местных закромах. Разве что горечь от  канадского хлеба.

В  общем, не  экономику построили послушные исполнители бездарных проектов Гайдара и  Ельцина. А  какое-то убожество. Ни  леса, ни  зерна, ни  угля. И  с  металлом проблем всё больше, если недавно владельцы известного металлургического концерна "Мечел" запросили у  государства экстренную финансовую помощь, жалуясь, что производить металл  — слишком затратно.

И  куда мы, спрашивается, пришли? В  Советском Союзе была вторая экономика мира. Вторая после США. А  что теперь?

Убийственную статистику опубликовал недавно Андрей Илларионов  — бывший друг и  соратник Гайдара. Так вот, уровень экономического развития России относительно США и  западных стран сегодня ниже, чем он  был не  только в  конце 1980-х и  начале

1990-х годов. Он  сегодня ниже уровня середины 1970-х. Если в  далёком 1976 году российский внутренний валовый продукт на  душу населения составлял примерно 43 процента от  тогдашнего показателя США, то  к  2009 году он  упал до  30 процентов. Если в  середине 1980-х годов внутренний валовый продукт на  душу населения в  России превышал среднемировой уровень на  70 процентов, а  в  1991-м  — на  54 процента, то  к  2009 году  — лишь на  17 процентов. А  сегодня, когда Россия в  очередной раз оказалась в  тисках глубокого экономического кризиса, ситуация и  того хуже.

Что мы  сейчас производим? В  советское время мы  ежегодно выпускали для сельского хозяйства 65 тысяч комбайнов. Сейчас  — 1300. В  1990 году мы  произвели 18 тысяч ткацких станков. В  прошлом году  — 18. То  есть скатились к  какому-то кустарному производству. А  что создано за  последние 20 лет? Какие отрасли в  стране показывают рост? Производство пива и  бутилированной воды. И  ещё  — черепицы для особняков "новых русских".

Посмотрите на  прилавки пермских магазинов. Овощи чаще всего нам предлагают голландские, турецкие, испанские. Растительное масло  — греческое или итальянское. Колбасы  — австрийские или немецкие. Сыр  — французский или голландский.

Мы  сегодня не  только питаемся заграничными продуктами, напичканными химией. Мы  носим обувь иностранного производства. Импортную одежду. Пользуемся заграничной парфюмерией. У  нас импортная бытовая техника. Двадцать лет мы  не  производим новых кораблей и  самолётов. Ездим на  иностранных автомобилях…

Наблюдал я  по  телевизору, как главы государств съезжались на  очередную официальную встречу в  Европе. Американского президента привезли на  американском лимузине. Машину ему специально доставили самолётом: не  поскупились на  затраты, поскольку это касается престижа великой державы. Премьер-министр Великобритании подъехал на  элегантном английском "бентли". Германский канцлер Ангела Меркель с  удовольствием позировала у  своей немецкой машины. Ей  было чем гордиться: российский Президент тоже приехал на  немецком "мерседесе". Да  и  на  чём ему ездить, если российская промышленность уже двадцать лет держится на  остатках советского производства?

А  рассказы о  том, как плохо советские люди строили автомашины,  — это тоже сказки для глупцов. Советские грузовики покупали сорок стран мира. На  советских "Победах" и  "Волгах" до  сих пор ездят в  странах Европы. Недавно Российское телевидение показало американского фермера, который держит в  своем гараже два джипа. Один из  джипов  — "Нива" советского производства, на  нём ездят по  полям…

Послушать нынешних либералов, так Гайдар был гениальным экономистом. Но  в  мировой экономической науке у  него рейтинг нулевой. Много лет он  пытался построить в  стране экономику, которая  бы превосходила советскую. Но  так и  не  создал ничего путного. Я  слышал интервью Гайдара, в  котором он  объяснял, почему в  России буксуют его реформы. Известный своим одиозным либерализмом в  экономике, Гайдар пожаловался, что рыночные преобразования проводятся в  стране недостаточно жёстко. И  заговорил… О  чём, отгадайте? Об  оккупационном режиме. В  послевоенной Западной Германии, напомнил либеральнейший Гайдар, очень мудро поступили, полностью устранив весь политический процесс и  введя в  стране режим военной оккупации. Именно этот режим и  предопределил успех реформ.

А  когда друг и  соратник Андрей Илларионов спросил Гайдара, что ещё не  хватает ему, чтобы ускорить реформы в  России, ответ прозвучал коротко и  цинично: нужен ещё хотя  бы один полк солдат, готовых стрелять в  народ.

Так понимал экономику либерал Егор Гайдар. Надо  ли удивляться, что он  был в  числе тех, кто в  1993 году советовал Президенту Ельцину расстрелять российский парламент, где вчерашние союзники выступили против выкрутасов новой политики. Парламент расстреляли из  танков. Но  экономического и  политического чуда всё равно не  вышло. Вышло убожество и  разруха. И  бесчисленные национальные конфликты и  локальные войны на  всём постсоветском пространстве. Расплодились и  повсеместно набрали силу коррупционеры и  бандиты всех мастей.

А  в  Прикамье стрелять в  парламент и  в  народ не  пришлось. У  Ельцина и  Гайдара нашлось здесь немало услужливых исполнителей. Тот  же Кизеловский угольный бассейн без всякой стрельбы стал напоминать территорию, по  которой прошёлся каток разрушительной войны. Полупустые посёлки удручают развалинами. Бывшие производственные корпуса, многоквартирные жилые дома, детские сады, клубы, спортивные сооружения и  многое другое, изначально "привязанное" к  углю,  — всё это сегодня в  руинах.

Но  разруха в  процветающем некогда горняцком крае  — ещё не  вся беда. Исковерканными оказались судьбы не  десятков  — сотен тысяч людей. А  бывшие шахтёрские посёлки стали рассадниками преступности, алкоголизма, наркомании.

Пермские учёные говорят, что национальный генофонд в  этом крае катастрофически деградировал.

А  раньше было  — национальное достояние.