Музейное пространство Хабаровского края стало иным

  Культурное наследие "русской Маньчжурии" ныне разбросано по всему миру. Ценят его и в Китае, где буквально по крохам собирают все, что связано с творчеством российских эмигрантов. И уж тем более это необходимо нашим дальневосточным музеям, архивам и библиотекам, где зачастую одна лишь коллекция может стать стержнем будущей экспозиции. Так почему же в Приамурье не создается музей русского литературного зарубежья?

Историк, писатель Владимир Иванов-Ардашев

  Вот мнение хабаровского историка и публициста Владимира Иванова-Ардашева .

- Когда-то нашему региону повезло на маньчжурскую тематику. Еще до революции, в период подавления боксерского восстания, сюда попали удивительные артефакты, получившие название "коллекции Рудакова".

Профессор Аполлинарий Васильевич Рудаков, напомню, возглавлял группу военных лингвистов и разведчиков, спасших от огня и разграбления бесценные архивные документы. В Китае тогда правила ненавистная большинству населения маньчжурская Цинская династия, поэтому титульная, но ущемленная нация - ханьцы не придала потере архивов значения. И коллекция древних маньчжурских манускриптов, оказавшаяся во Владивостоке, была одной из богатейших в мире.

Музеям же в Хабаровске и Благовещенске досталось оружие, статуэтки и прочие артефакты, тоже имевшие немалую ценность. Позже, уже в годы нашей Гражданской войны, коллекции поубавились, а старинные тексты и вовсе уплыли за океан.

- Но ведь документы сохранились, стали достоянием мировой науки? - спросили мы далее Владимира Васильевича.

- Да, иначе бы их попросту сожгли или втоптали в грязь, как обычно бывает в смутное время. И не только древние маньчжурские рукописи, но и наши, российские документы царской поры, особенно по местному самоуправлению, показавшиеся кому-то мусором.

Многие документы по горячим следам позаимствовали американские эмиссары, что-то выкупили позже, у осевших в Маньчжурии русских эмигрантов. И когда мне довелось беседовать с сотрудниками американского посольства, посетившими Хабаровский краеведческий музей, один из гостей с усмешкой поинтересовался: ну, и где же сейчас эти ваши архивные документы?

У вас, в Библиотеке конгресса, в Гуверовском фонде, в университетах - ответил я. И дипломат охотно согласился. Так лихолетье одних открывает богатые возможности для других, а культурные ценности кочуют по планете.

- И их пытаются найти, вернуть в Россию?

- Да, спасибо эмигрантам первой волны и их наследникам, многое передавшим в российские музеи и библиотеки. Сейчас тоже появляются меценаты, покупающие раритеты на зарубежных аукционах. Но это лишь эпизоды, а не мощная архивная волна, возвращающаяся к родным берегам.

- А как же Фонд Русское зарубежье с его богатыми коллекциями?

- Я говорю о дальневосточной окраине, а не о культурном сообществе столицы, решающем свои проблемы. А жизнь Дальней России, как в старину называли наш регион, всегда казалась москвичам и питерцам малозначительной.

Так, кстати, относились современники и к писателям "русской Маньчжурии", творчество которых коллеги-эмигранты, осевшие в Берлине, Париже и Нью-Йорке, ценили не очень высоко. У критиков, конечно, свои пристрастия, но мне пожившие в Китае, Корее и Японии русские литераторы ближе и понятнее. Некоторых знал лично, либо переписывался с ними, о чем упомянул в книгах "Эхо Русского зарубежья" и "Злой рок чужбины".

И что любопытно, почти никто из моих знакомых писателей-реэмигрантов при жизни не получил официального признания. Лишь однофамилец Всеволод Никанорович Иванов был, что называется, на слуху, да и то "привязан" к Хабаровску.

А вот нищий и ослепший Альфред Петрович Хейдок оставался изгоем в глазах алтайских коллег. Обозлившимся на всех и вся был хабаровчанин Георгий Георгиевич Пермяков, переводчик последнего китайского императора Айсингёро Пуи.

И даже многое переживший Валерий Юрьевич Янковский, перебравшийся во Владимир, не удостоился чести у местных властей, да и некоторые тамошние литераторы, судя по переписке, не очень-то ценили его творчество. Вот такой была осень вернувшихся с чужбины русских литераторов.

- Но они все-таки вернулись…

- А кого-то и вернули. Как поэта Арсения Несмелова и прозаика Бориса Юльского, погибших в сталинских лагерях. Но вернемся к архивам. Пути их зачастую неисповедимы. И я уже упоминал в одной из статей, что писатель Михаил Булгаков, на мой взгляд, излишне романтично заявил, что рукописи не горят. Горят, да еще как!

Горят архивы, библиотеки, музеи, города и целые страны. И лишь общая память человечества может хоть что-то спасти, сберечь для грядущих поколений. История, вообще, как рваная занавеска на окне, где зияют прорехи и гуляет ветер…

- Но ведь сейчас многое изменилось.

- Да, по части инвестиций, экономических проектов. Но я имею в виду духовное наследие, идею Русского мира, о которой сейчас много говорят. Идея хорошая, кто бы спорил, но воспринимается, как спущенная сверху.

Приезжают люди из столичных структур, проводят конференции, пропагандистские шоу. А местная инициатива - сама по себе. Даже многие мои знакомые из числа старых российских эмигрантов пожимают плечами, когда интересуешься программой "Русский мир".

Зато инициатива снизу, которую называют народной дипломатией, вызывает интерес за рубежом. Так, казаки Забайкалья уже завязали братские связи с австралийскими казаками - потомками "белых", живших когда-то в Маньчжурии. И в Австралии, Монголии появляются казачьи станицы с православными церквями.

И в приамурском Благовещенске, помнящем о своих казачьих и купеческих корнях, также неплохо приспособились к нынешней реальности, и тамошние артисты, экскурсоводы, литераторы живут вполне комфортно, сотрудничают с соседями.

Такая же обыденная, а не показушная перспектива ожидает и Хабаровск. А уж Владивосток тем более рвется на интернациональные просторы, оставаясь при этом русским. Самое время вспомнить о духовном феномене россиян, некогда благотворно влиявших на соседние страны. Этим бы гордиться, а не стыдливо отводить очи, вспоминая, как эмигрантскую тематику буквально вытравливали из музейного и литературного пространства.

И наш город Хабаровск наглядный тому пример. Да, здесь собраны богатые коллекции, например, "Архив БРЭМа", или Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии, фонды Гродековского музея. И в то же время музейное пространство сужается.

Закрыт литературный музей, а экспозиция о "русской Маньчжурии", созданная много лет назад в краеведческом музее, заменена на нечто эффектное, модернистское.

В этом же музее, где я когда-то работал, исчезла экспозиция деревянного зодчества дореволюционного Хабаровска, которой так восхищались российские и зарубежные туристы. Сейчас, когда на Большом Уссурийском острове вблизи Хабаровска китайские коллеги создают бутафорскую "русскую деревеньку", память о былой музейной экспозиции особенно горька.

И музей Русского зарубежья вполне мог бы появиться в Хабаровске и Благовещенске, о чем уже много лет мечтают краеведы и писатели. Нужен он и Владивостоку.

Но лишь сейчас, когда в столице Приморья появился архитектурный комплекс на острове Русском, идея может воплотиться в жизнь. Насколько я знаю, в повестке недавней международной конференции по Русскому зарубежью, проводившейся во Владивостоке, упоминалось и о создании такого музея.

Но сама конференция, судя по откликам, прошла не в том формате, как ожидалось. И разговора о казачестве, также предусмотренного в повестке, не получилось. О музее Русского зарубежья тоже предпочитали не говорить.

В свое время я передал немало материалов о русских писателях-эмигрантах в архивы Хабаровска, Читы, Владивостока, имею личные архивные фонды. Наверное, смог бы что-то передать и в музей Русского зарубежья во Владивостоке, если, конечно, он появится. Или все же в Хабаровске, где когда-то был литературный музей.

Когда-то я грустно пошутил, что если мой именитый однофамилец писатель Всеволод Никанорович Иванов возвратился из "желтой" Маньчжурии в "белобрысый" Хабаровск, то как бы и мне на старости лет не оказаться в "пожелтевшем" родном городе, хотя это ничуть не пугает молодежь. Радуются переменам, рвутся на интернациональный простор.

А горечь "русской Маньчжурии", упомянутая современниками, была и остается. Частица нашей общей памяти, разлетевшейся по свету…